Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Шрифт:

100% +

Глава восьмая. Простодушный отправляется ко двору. По дороге он ужинает с гугенотами

Простодушный поехал по Сомюрской дороге в почтовой колымаге, потому что в те времена не было более удобных способов передвижения. Прибыв в Сомюр, он удивился, застав город почти опустевшим и увидав несколько отъезжающих семейств. Ему сказали, что шесть лет назад в Сомюре было более пятнадцати тысяч душ, а сейчас в нем нет и шести тысяч21
Сомюр был городом в основном протестантским. После отмены в 1685 г. Нантского эдикта короля Генриха IV (1598), дававшего протестантам-гугенотам право свободного вероисповедания, большинство жителей Сомюра покинуло город, вынужденное эмигрировать, спасаясь от вспыхнувших религиозных гонений.

Он не преминул заговорить об этом в гостинице за ужином. За столом было несколько протестантов; одни из них горько сетовали, другие дрожали от гнева, иные говорили со слезами:

…Nos dulcia hnquimus arva,
Nos patnam fugimus…

Простодушный, не зная латыни, попросил растолковать ему эти слова; они означали: «Мы покидаем наши милые поля, мы бежим из отчизны»22
Слова из «Буколик» Вергилия (I. 3-4).

– Отчего же вы бежите из отечества, господа?

– От нас требуют, чтобы мы признали папу.

– А почему вы его не признаете? Вы, стало быть, не собираетесь жениться на своих крестных матерях? Мне говорили, что он дает разрешения на такие браки.

– Ах, сударь, папа говорит, что он – хозяин королевских владений.

– Позвольте, господа, а у вас-то какой род занятий?

– Большинство из нас сукноторговцы и фабриканты.

– Если ваш папа говорит, что он хозяин ваших сукон и фабрик, то вы правы, не признавая его, но что касается королей, это уж их дело: вам-то зачем в него вмешиваться?

Тогда в разговор вступил некий человечек, одетый во все черное23
…человечек, одетый во все черное… – то есть протестантский священник.

И очень толково изложил, в чем заключается их неудовольствие. Он так выразительно рассказал об отмене Нантского эдикта и так трогательно оплакал участь пятидесяти тысяч семейств, спасшихся бегством, и других пятидесяти тысяч, обращенных в католичество драгунами, что Простодушный, в свою очередь, пролил слезы…

– Как же это так получилось, – промолвил он, – что столь великий король, чья слава простирается даже до страны гуронов, лишил себя такого множества сердец, которые могли бы его любить, и такого множества рук, которые могли бы служить ему?

– Дело в том, что его обманули, как обманывали и других великих королей, – ответил черный человек. – Его уверили, что стоит ему только сказать слово, как все люди станут его единомышленниками, и он заставит нас переменить веру так же, как его музыкант Люлли в один миг меняет декорации в своих операх. Он не только лишается пятисот – шестисот тысяч полезных ему подданных, но и наживает в них врагов. Король Вильгельм24
Король Вильгельм – английский король Вильгельм III (1650 – 1702); правил с 1689 г.

Который правит теперь Англией, составил несколько полков из тех самых французов, которые могли бы сражаться за своего монарха. Это бедствие тем более удивительно, что нынешний папа 25
Речь идет о папе Иннокентии XI (понтификат 1676 – 1689 гг.), враждовавшем с Людовиком XIV из-за права короля получать доходы с церковных владений.

Ради которого Людовик Четырнадцатый пожертвовал частью своего народа, – его открытый враг. Они до сих пор в ссоре, и она длится девять лет. Эта ссора зашла так далеко, что Франция уже надеялась сбросить наконец ярмо, подчиняющее ее столько веков иноземцу, а главное, не платить ему больше денег, которые являются самым важным двигателем в делах мира сего. Итак, очевидно, что великому королю внушили ложное представление о его выгодах, равно как и о пределах его власти, и нанесли ущерб великодушию его сердца.

Простодушный, растроганный, спросил, кто же эти французы, смеющие обманывать подобным образом столь любезного гуронам монарха.

– Это иезуиты, – сказали ему в ответ, – и в особенности отец де Ла Шез26
Ла Шез Франсуа (1624 – 1709) – иезуит, папский агент при французском дворе, имевший огромное влияние на Людовика XIV и его окружение. Ла Шез был основным инициатором отмены Нантского эдикта.

Духовник его величества. Надо надеяться, что бог накажет их когда-нибудь и что они будут гонимы так же, как сейчас гонят нас. Какое горе сравнится с нашим? Господин де Лувуа насылает на нас со всех сторон иезуитов и драгунов 27
Мишель Ле Телье де Лувуа (1641 – 1691), военный министр Людовика XIV, руководил жестокими операциями против гугенотов; он широко применял «драгонады» – насильственный военный постой драгунов в гугенотских домах.

– О господи! – воскликнул Простодушный, будучи уже не в силах сдерживать себя. – Я еду в Версаль, чтобы получить награду, которая следует мне за мои подвиги; я потолкую с господином Лувуа, мне говорили, что в королевском министерстве он ведает военными делами. Я увижу короля и открою ему истину, а познав истину, нельзя ей не последовать. Я скоро вернусь назад и вступлю в брак с мадемуазель де Сент-Ив; прошу вас пожаловать на свадьбу.

Его приняли за вельможу, путешествующего инкогнито в почтовой колымаге, а иные – за королевского шута.

За столом сидел переодетый иезуит, состоявший сыщиком при преподобном отце де Ла Шез. Он осведомлял его обо всем, а отец де Ла Шез передавал эти сообщения г-ну де Лувуа. Сыщик настрочил письмо. Простодушный прибыл в Версаль почти одновременно с этим письмом.

Глава девятая. Прибытие простодушного в Версаль. Прием его при дворе

Простодушный въезжает в «горшке»28
Это экипаж, возивший из Парижа в Версаль, похожий на маленькую крытую двуколку.

На задний двор. Он спрашивает у носильщиков королевского паланкина, в котором часу можно повидаться с королем. Те в ответ только нагло смеются – совсем как английский адмирал. Простодушный обошелся с ними точно так же, как с адмиралом, то есть отколотил их. Они не захотели остаться в долгу, и дело, вероятно, дошло бы до кровопролития, если бы проходивший мимо лейбгвардеец, бретонец родом, не разогнал челядь.

– Сударь, – сказал ему путешественник, – вы, сдается мне, порядочный человек. Я – племянник господина приора храма Горной богоматери; я убил несколько англичан, и мне нужно поговорить с королем. Проведите меня, пожалуйста, в его покои.

Гвардеец, обрадовавшись встрече с земляком, не сведущим, по-видимому, в придворных порядках, сообщил ему, что так с королем не поговоришь, а надо, чтобы он был представлен его величеству монсеньором де Лувуа.

– Так проведите меня к монсеньеру де Лувуа, который, без сомнения, представит меня королю.

– Разговора с монсеньером де Лувуа еще труднее добиться, чем разговора с его величеством, – ответил гвардеец. – Но я провожу вас к господину Александру, начальнику военной канцелярии; это то же самое, что поговорить с самим министром.

Они идут к этому господину Александру, начальнику канцелярии, но попасть к нему не могут: он занят важным разговором с некой придворной дамой, и к нему никого не пускают.

– Ну что ж, – говорит гвардеец, – беда не велика; пойдем к старшему письмоводителю господина Александра: это все равно, что поговорить с ним самим.

Крайне изумленный гурон следует за своим вожатым; они полчаса сидят в тесной приемной.

– Что же это такое? – недоумевал Простодушный. – Неужели в здешних местах все люди невидимки? Куда легче сражаться в Нижней Бретани с англичанами, чем увидеть в Версале тех, к кому имеешь дело.

Он развеял скуку, рассказав гвардейцу историю своей любви. Однако бой часов напомнил тому, что пора возвращаться к исполнению служебных обязанностей. Они уговорились завтра повидаться снова, а пока что Простодушный просидел в приемной еще полчаса, размышляя о м-ль де Сент-Ив и о том, как трудно добиться разговора с королями и старшими письмоводителями.

Наконец этот важный начальник появился.

– Сударь, – сказал Простодушный, – если бы, намереваясь отбить англичан, я стал зря терять столько времени, сколько потерял его сейчас, ожидая, чтобы вы меня приняли, англичане спокойнейшим образом успели бы разорить Нижнюю Бретань.

Чиновник был совершенно ошеломлен такой речью.

– Чего вы домогаетесь? – спросил он наконец.

– Награды, – ответил тот. – Вот мои бумаги. – И он протянул все свои удостоверения.

Чиновник прочитал их и сказал, что, возможно, подателю разрешат купить чин лейтенанта.

– Купить? Чтобы я еще платил деньги за то, что отбил англичан? Чтобы покупал право быть убитым в сражении за вас, пока вы тут спокойненько принимаете посетителей? Вам, видимо, угодно посмеяться надо мной! Я желаю получить командование кавалерийской ротой безвозмездно; желаю, чтобы король выпустил мадемуазель де Сент-Ив из монастыря и выдал бы ее замуж за меня; желаю поговорить с королем об оказании милости пятидесяти тысячам семейств, которые я намерен вернуть ему. Одним словом, я желаю быть полезным; пусть меня приставят к делу и произведут в чин.

– Кто вы такой, сударь, что осмеливаетесь говорить так громко?

– Ах, так! – воскликнул Простодушный. – Выходит, вы не прочли моих удостоверений? Таков, значит, ваш обычай? Мое имя – Геракл де Керкабон; я крещеный, стою в гостинице «Синие часы» и обязательно пожалуюсь на вас королю.

Письмоводитель, подобно сомюрцам, решил, что Простодушный не в своем уме, и не придал его словам особого значения.

В тот же день преподобный отец де Ла Шез, духовник Людовика XIV, получил письмо от своего шпиона; тот обвинял бретонца Керкабона в тайном сочувствии гугенотам и в порицании иезуитов. Г-н де Лувуа, со своей стороны, получил письмо от вопрошающего судьи, который изображал. Простодушного как повесу, намеревающегося жечь монастыри и похищать невинных девушек.

Простодушный, погуляв по версальским садам, которые нагнали на него скуку, поужинав по-гуронски и по-нижнебретонски, улегся спать, питая сладостную надежду, что завтра увидит короля, испросит его согласия на брак с м-ль де Сент-Ив, получит по меньшей мере роту кавалерии и добьется прекращения гонений на гугенотов. Он убаюкивал себя этими радужными мечтами, когда в комнату вошли стражники. Они первым делом отобрали у него двуствольное ружье и огромную саблю.

Составив опись наличных денег Простодушного, его отвезли в замок, построенный королем Карлом29
Речь идет о Бастилии, постройка которой началась при Карле V, в 1370 г.

Сыном Иоанна, близ улицы Св. Антония, у Башенных ворот.

Как был потрясен Простодушный во время этого путешествия, вообразите сами. Сперва ему казалось, что это сон; он был в оцепенении, но потом вдруг схватил за горло двух своих провожатых, сидевших с ним в карете, выбросил их вон, сам бросился вслед за ними и увлек за собой третьего, который пытался его удержать. Он упал от изнеможения, тогда его связали и опять усадили в карету.

– Так вот какова награда за изгнание англичан из Нижней Бретани! – воскликнул он. – Что сказала бы ты, прекрасная Сент-Ив, если бы увидела меня в этом положении!

Подъезжают наконец к предназначенному ему жилью и молча, как покойника на кладбище, вносят в камеру, где ему предстоит отбывать заключение. Там уже два года томился некий старый отшельник из Пор-Рояля30
Пор-Рояль – монастырь близ Парижа, основной центр янсенистов.

По имени Гордон.

– Вот, привел вам товарища, – сказал ему начальник стражи. И тотчас же задвинулись огромные засовы на массивной двери, окованной железом. Узники были отлучены от всего мира.

Глава десятая. Простодушный заключен в Бастилию с янсенистом

Гордон был ясный духом и крепкий телом старик, обладавший двумя великими талантами: стойко переносить превратности судьбы и утешать несчастных. Он подошел к Простодушному, обнял его и сказал с искренним сочувствием:

– Кто бы ни были вы, пришедший разделить со мной эту могилу, будьте уверены, что я в любую минуту готов забыть о себе ради того, чтобы облегчить ваши страдания в той адской бездне, куда мы погружены. Преклонимся перед провидением, которое привело нас сюда, будем смиренно терпеть ниспосланные нам горести и надеяться на лучшее.

Эти слова подействовали на душу гурона, как английские капли, которые возвращают умирающего к жизни и заставляют его удивленно открывать глаза.

После первых приветствий Гордон, отнюдь не пытаясь выведать у Простодушного, что послужило причиной его несчастья, мягкостью своего обращения и тем участием, которым проникаются друг к другу страдальцы, внушил тому желание облегчить душу и сбросить гнетущее ее бремя; но так как гурон сам не понимал, из-за чего с ним случилась эта беда, то считал ее следствием без причины. Он мог только дивиться, и вместе с ним дивился добряк Гордон.

– Должно быть, – сказал янсенист гурону, – бог предназначает вас для каких-то великих дел, раз он привел вас с берегов озера Онтарио в Англию и Францию, дозволил принять крещение в Нижней Бретани, а потом, ради вашего спасения, заточил сюда.

– По совести говоря, – ответил Простодушный, – мне кажется, что судьбой моей распоряжался не бог, а дьявол. Мои американские соотечественники ни за что не допустили бы такого варварского обращения, какое я сейчас терплю: им бы это просто в голову не пришло. Их называют дикарями, а они хотя и грубы, но добродетельны, тогда как жители этой страны хотя и утонченны, но отъявленные мошенники. Разумеется, я не могу не изумляться тому, что приехал из Нового Света в Старый только для того, чтобы очутиться в камере за четырьмя засовами в обществе священника; но тут же я вспоминаю великое множество людей, покинувших одно полушарие и убитых в другом или потерпевших кораблекрушение в пути и съеденных рыбами. Что-то я не вижу во всем этом благих предначертаний божьих.

Им подали через окошечко обед. Разговор от провидения перешел на приказы об арестах и на умение не падать духом в несчастье, которое может постичь в этом мире любого смертного.

– Вот уже два года, как я здесь, – сказал старик, – и утешение нахожу только в самом себе и в книгах; однако я ни разу не впадал в уныние.

– Ах, господин Гордон! – воскликнул Простодушный. – Вы, стало быть, не влюблены в свою крестную мать! Будь вы, подобно мне, знакомы с мадемуазель де Сент-Ив, вы тоже пришли бы в отчаянье.

При этих словах он невольно залился слезами, после чего почувствовал, что уже не так подавлен, как прежде.

– Отчего слезы приносят облегчение? – спросил он. – По-моему, они должны были бы производить обратное действие.

– Сын мой, все в нас – проявление физического начала, – ответил почтенный старик. – Всякое выделение жидкости полезно нашему телу, а что приносит облегчение телу, то облегчает и душу: мы просто-напросто машины, которыми управляет провидение.

Простодушный, обладавший, как мы говорили уже много раз, большим запасом здравого смысла, глубоко задумался над этой мыслью, зародыш которой существовал в нем, кажется, и ранее. Немного погодя он спросил своего товарища, почему его машина вот уже два года находится под четырьмя засовами.

– Такова искупительная благодать, – ответил Гордон. – Я слыву янсенистом, знаком с Арно и Николем31
Речь идет об основных теоретиках и вождях янсенизма Антуане Арно (1612 – 1694) и Пьере Николе (ок. 1625 – 1695).

; иезуиты подвергли нас преследованиям. Мы считаем папу обыкновенным епископом, и на этом основании отец де Ла Шез получил от короля, своего духовного сына, распоряжение отнять у меня величайшее из людских благ – свободу.

– Как все это странно! – сказал Простодушный. – Во всех несчастьях, о которых мне пришлось слышать, всегда виноват папа. Что касается вашей искупительной благодати, то, признаться, я ничего в ней не смыслю, но зато величайшей благодатью считаю то, что в моей беде бог послал мне вас, человека, который смог утешить мое, казалось бы, безутешное сердце.

С каждым днем их беседы становились все занимательнее и поучительнее, а души все более и более сближались. У старца были немалые познания, а у молодого – немалая охота к их приобретению. Геометрию он изучил за один месяц, – он прямо-таки пожирал ее. Гордон дал ему прочитать «Физику» Рого32
Рого Жак – французский ученый, последователь Декарта; его основное сочинение – «Трактат о физике» (1671).

Которая в то время была еще в ходу, и Простодушный оказался таким сообразительным, что усмотрел в ней одни неясности.

Затем он прочитал первый том «Поисков истины»33
«Поиски истины» – работа французского философа-картезианца (то есть последователя Декарта) Мальбранша. Вольтер ценил первый том этой работы (вышел в 1674 г.) за критическое отношение к авторитетам и за глубокий анализ теории познания, основанный на критике сенсуализма. Второй том (1675) Вольтер резко критиковал за содержащуюся в нем метафизику.

Все предстало перед ним в новом свете.

– Как! – говорил он. – Воображение и чувство до такой степени обманчивы! Как! Внешние предметы не являются источником наших представлений! Более того – мы даже не можем по своей воле составить себе их!

Прочитав второй том, он уже не был так доволен и решил, что легче разрушать, чем строить.

Его товарищ, удивленный тем, что молодой невежда высказал мысль, доступную лишь искушенным умам, возымел самое высокое мнение о его рассудке и привязался к нему еще сильнее.

– Ваш Мальбранш, – сказал однажды Простодушный, – одну половину своей книги написал по внушению разума, а другую – по внушению воображения и предрассудков.

Несколько дней спустя Гордон спросил его:

– Что же думаете вы о душе, о том, как складываются у нас представления, о нашей воле, о благодати и о свободе выбора?

– Ничего не думаю, – ответил Простодушный. – Если и были у меня какие-нибудь мысли, так только о том, что все мы, подобно небесным светилам и стихиям, подвластны Вечному Существу, что наши помыслы исходят от него, что мы – лишь мелкие колесики огромного механизма, душа которого – это Существо, что воля его проявляется не в частных намерениях, а в общих законах. Только это кажется мне понятным, остальное– темная бездна.

– Но, сын мой, по-вашему выходит, что и грех – от бога.

– Но, отец мой, по вашему учению об искупительной благодати выходит то же самое, ибо все, кому отказано в ней, не могут не грешить; а разве тот, кто отдает нас во власть злу, не есть исток зла?

Его наивность сильно смущала доброго старика; тщетно пытаясь выбраться из трясины, он нагромождал столько слов, казалось бы, осмысленных, а на самом деле лишенных смысла (вроде физической премоции34
Физическая премоция – в терминологии Фомы Аквинского – активное воздействие божественной воли на человеческие побуждения. Мальбранш написал на эту тему специальную работу (1715).

), что Простодушный даже проникся жалостью к нему. Так как все, очевидно, сводилось к происхождению добра и зла, то бедному Гордону пришлось пустить в ход и ларчик Пандоры 35
Ларчик Пандоры – согласно греческому мифу, сосуд, содержащий все людские пороки и несчастия; Пандора из любопытства открыла сосуд и выпустила его содержимое.

И яйцо Оромазда, продавленное Ариманом 36
В древнеперсидских мифах рассказывается о вражде злого бога Анхра-Майнью (Аримана) с братом его, добрым богом Ахурамаздой (Оромаздом); Оромазд собрал все человеческие беды в большое яйцо, а Ариман разбил его.

И нелады Тифона с Озирисом 37
В одном из эллинистических мифов древнегреческое божество зла Тифон отождествляется с египетским богом смерти и бедствий Сетом, убившим своего брата Озириса.

И, наконец, первородный грех; оба друга блуждали в этом непроглядном мраке и так и не смогли сойтись. Тем не менее эта повесть о похождениях души отвлекла их взоры от лицезрения собственных несчастий, и мысль о множестве бедствий, излитых на вселенную, по какой-то непонятной причине умалила их скорбь: раз кругом все страждет, они уже не смели жаловаться на собственные страдания.

Но в ночной тишине образ прекрасной Сент-Ив изгонял из сознания ее возлюбленного все метафизические и нравственные идеи. Он просыпался в слезах, и старый янсенист, забыв об искупительной благодати, и о Сен-Сиранском аббате38
Сен-сиранский аббат – Имеется в виду Жан-Дювержье де Оранн (1581 – 1643), французский проповедник, один из пропагандистов янсенизма.

И Янсениусе, утешал молодого человека, находившегося, по его мнению, в состоянии смертного греха.

После чтения, после отвлеченных рассуждений они начинали вспоминать все, что с ними случилось, а после этих бесцельных разговоров снова принимались за чтение, совместное или раздельное. Ум молодого человека все более развивался. Он особенно преуспел бы в математике, если бы его все время не отвлекал от занятий образ м-ль де Сент-Ив.

Он начал читать исторические книги, и они опечалили его. Мир представлялся ему слишком уж ничтожным и злым. В самом деле, история – это не что иное, как картина преступлений и несчастий. Толпа людей, невинных и кротких, неизменно теряется в безвестности на обширной сцене. Действующими лицами оказываются лишь порочные честолюбцы. История, по-видимому, только тогда и нравится, когда представляет собой трагедию, которая становится томительной, если ее не оживляют страсти, злодейства и великие невзгоды. Клио надо вооружать кинжалом, как Мельпомену39
Клио – муза истории, Мельпомена – муза трагедии (греч. миф.).

Хотя история Франции, подобно истории всех прочих стран, полна ужасов, тем не менее она показалась ему такой отвратительной вначале, такой сухой в середине, напоследок же, даже во времена Генриха IV, такой мелкой и скудной по части великих свершений, такой чуждой тем прекрасным открытиям, какими прославили себя другие народы, что Простодушному приходилось перебарывать скуку, одолевая подробное повествование о мрачных событиях, происходивших в одном из закоулков нашего мира.

Тех же взглядов держался и Гордон: обоих разбирал презрительный смех, когда речь шла о государях фезансакских, фезансагетских и астаракских40
То есть о правителях мельчайших средневековых графств, вошедших уже в эпоху Средних веков в состав Арманьякского графства.

Да и впрямь, такое исследование пришлось бы по душе разве что потомкам этих государей, если бы таковые нашлись. Прекрасные века Римской республики сделали гурона на время равнодушным к прочим странам земли. Победоносный Рим, законодатель народов, – это зрелище поглотило всю его душу. Он воспламенялся, любуясь народом, которым в течение целых семи столетий владела восторженная страсть к свободе и славе.

Так проходили дни, недели, месяцы, и он почитал бы себя счастливым в этом приюте отчаянья, если бы не любил.

По своей природной доброте он горевал, вспоминая о приоре храма Горной богоматери и о чувствительной м-ль де Керкабон.

«Что подумают они, – часто размышлял он, – не получая от меня известий? Разумеется, сочтут меня неблагодарным!»

Эта мысль тревожила Простодушного: тех, кто его любил, он жалел гораздо больше, чем самого себя.

Глава одиннадцатая. Как простодушный развивает свои дарования

Чтение возвышает душу, а просвещенный друг доставляет ей утешение. Наш узник пользовался обоими этими благами, о существовании которых раньше и не подозревал.

– Я склонен уверовать в метаморфозы, – говорил он, – ибо из животного превратился в человека.

На те деньги, которыми ему позволили располагать, он составил себе отборную библиотеку. Гордон побуждал его записывать свои мысли. Вот что написал Простодушный о древней истории:

«Мне кажется, что народы долгое время были такими, как я, что лишь очень поздно они достигли образованности, что в продолжение многих веков их занимал только текущий день, прошедшее же очень мало, а будущее было совсем безразлично. Я обошел всю Канаду, углублялся в эту страну на пятьсот – шестьсот лье и не набрел ни на один памятник прошлого: никто не знает, что делал его прадед. Не таково ли естественное состояние человека?

Порода, населяющая этот материк, более развита, на мой взгляд, чем та, которая населяет Новый Свет. Уже в течение нескольких столетий расширяет она пределы своего бытия с помощью искусств и наук. Не оттого ли это, что подбородки у европейцев обросли волосами, тогда как американцам бог не дал бороды? Думаю, что не оттого, так как вижу, что китайцы, будучи почти безбородыми, упражняются в искусствах уже более пяти тысяч лет. В самом деле, если их летописи насчитывают не менее четырех тысячелетий, стало быть, этот народ около пятидесяти веков назад уже был един и процветал.

В древней истории Китая особенно поражает меня то обстоятельство, что почти все в ней правдоподобно и естественно, что в ней нет ничего чудесного.

Почему же все прочие народы приписывают себе сказочное происхождение? Древние французские летописцы, не такие уж, впрочем, древние, производят французов от некоего Франка, сына Гектора41
Гектор – троянец, участник Троянской войны (греч. миф.).

; римляне утверждают, что происходят от какого-то фригийца 42
то есть от Энея, который, согласно некоторым поздним мифам, после гибели Трои переселился в Италию. Об этом рассказывается в «Энеиде» Вергилия.

Невзирая на то, что в их языке нет ни единого слова, которое имело бы хоть какое-нибудь отношение к фригийскому наречию; в Египте десять тысяч лет обитали боги, а в Скифии – бесы, породившие гуннов. До Фукидида 43
Фукидид (ок. 460 – 395 до н. э.) – древнегреческий историк, автор «Истории Пелопоннесской войны».

Я не нахожу ничего, кроме романов, которые напоминают «Амадисов» 44
Речь идет об «Амадисе Галльском», многотомном испанском рыцарском романе, первые части которого появились в 1508 г.

Только гораздо менее увлекательны. Всюду привидения, прорицания, чудеса, волхвования, превращения, истолкованные сны, которые решают участь как величайших империй, так и мельчайших племен: тут говорящие звери, там звери обожествленные, боги, преображенные в людей, и люди, преображенные в богов. Если уж нам так нужны басни, пусть они будут, по крайней мере, символами истины! Я люблю басни философские, смеюсь над ребяческими и ненавижу придуманные обманщиками».

Однажды ему попалась в руки история императора Юстиниана45
Юстиниан – древнеримский император (527 – 565), успешно воевавший с вандалами и персами; известен сводом законов «Кодекс Юстиниана».

Там было сказано, что константинопольские апедевты 46
Апедевты (греч.) – невежды; намек на богословов из Сорбонны.

Издали на очень дурном греческом языке эдикт, направленный против величайшего полководца того века 47
…величайшего полководца того века… – то есть Велизария (ок. 494 – 565), военачальника римского императора Юстиниана; согласно легенде, в конце жизни Велизарий впал в немилость и нищету. Упоминая эту личность, Вольтер намекает на гонения, которым подвергся в 1767 г. философский роман его друга Жана-Франсуа Мармонтеля (1723 – 1799) «Велизарий» за содержащиеся в главе 15 идеи религиозной терпимости (из этой главы и взята приводимая далее фраза).

Ссылаясь на то, что герой этот произнес как-то в пылу разговора такие слова: «Истина сияет собственным светом, и не подобает просвещать умы пламенем костров». Апедевты утверждали, что это положение еретическое, отдающее ересью, и что единственно правоверной, всеобъемлющей и греческой является обратная аксиома: «Только пламенем костров просвещаются умы, ибо истина не способна сиять собственным светом». Подобным же образом осудили линостолы 48
Линосголы (греч.) – люди в льняных одеждах; намек на священников.

И другие речи полководца и издали эдикт.

– Как! – воскликнул Простодушный. – И такие-то вот люди издают эдикты?

– Это не эдикты, – возразил Гордон, – это контрэдикты, над которыми в Константинополе издевались все, и в первую голову император; это был мудрый государь, который сумел поставить апедевтов-линостолоз в такое положение, что они имели право творить только добро. Он знал, что эти господа и еще кое-кто из пастофоров49
Пастофоры – то есть священники.

Истощали терпение предшествовавших императоров контрэдиктами по более важным вопросам.

– Он правильно сделал, – сказал Простодушный. – Надо, поддерживая пастофоров, сдерживать их.

Он записал еще много других своих мыслей, и они привели в ужас старого Гордона.

«Как! – думал он, – я потратил пятьдесят лет на свое образование, но боюсь, что этот полудикий мальчик далеко превосходит меня своим прирожденным здравым смыслом. Страшно подумать, но, кажется, я укреплял только предрассудки, а он внемлет одному лишь голосу природы».

У Гордона были кое-какие критические сочинения, периодические брошюры, в которых люди, неспособные произвести что-либо свое, поносят чужие произведения, в которых всякие Визе хулят Расинов50
Намек на статьи французского писателя Жана Донно де Визе (1638 – 1710), критикующие произведения Расина. Они печатались в журнале «Галантный Меркурий».

А Фэйди – Фенелонов 51
Вольтер имеет в виду полемическую книгу французского богослова и литературного критика Пьера Фэйди «Телемахомания» (1700), в которой тот выступил против нравоучительного романа Франсуа Фенелона (1651 – 1715) «Приключения Телемака» (1699), где содержалась критика абсолютизма.

Простодушный бегло прочитал их.

– Они подобны тем мошкам, – сказал он, – что откладывают яйца в заднем проходе самых резвых скакунов; однако кони не становятся от этого менее резвы.

Оба философа удостоили лишь мимолетным взглядом эти литературные испражнения.

Вслед за тем они вместе прочитали начальный учебник астрономии. Простодушный вычертил небесные полушария; его восхищало это величавое зрелище.

– Как печально, – говорил он, – что я приступил к изучению неба как раз в то время, когда у меня отняли право глядеть на него! Юпитер и Сатурн катятся по необозримым просторам, миллионы солнц озаряют миллионы миров, а в том уголке земли, куда я заброшен, есть существа, лишающие меня, зрячее и мыслящее существо, и всех этих миров, которые я мог бы охватить взором, и даже того мира, где, по промыслу божию, я родился! Свет, созданный на потребу всей вселенной, мне не светит. Его не таили от меня под северным небосклоном, где я провел детство и юность. Не будь здесь вас, мой дорогой Гордон, я впал бы в ничтожество.

Краткое содержание повести «Простодушный»

В 1689 году, вечером 15 июля, аббат де Керкабон, приор храма Горной богоматери, вместе с сестрой совершает прогулку по морскому побережью. Любимый своей паствой священник и никогда не бывшая замужем, 45-летняя м-ль де Керкабон, разговаривают о том, как в 1666 году из этих мест в Канаду уплыл их брат с женой. Как сообщили родственникам: семейная пара погибла от рук кровожадных ирокезов.

Разговор приора с сестрой прерывается появлением английского судна и прибывшего на нём учтивого двадцатидвухлетнего гурона. На ужине, устроенном в его честь, выясняется, что юного путешественника зовут Простодушный и, как все гуроны, он живёт, говоря то, что думает и делая то, что хочет. По висящему на шее индейца портрету приор узнаёт в нём своего племянника – сына погибшего в Канаде брата.

Общество Нижней Бретани решает окрестить Простодушного. Гурон в начале сопротивляется, но после прочтения Нового Завета – сдаётся. Одержимый искренней верой он решает произвести обряд обрезания, чем повергает всё общество в шок. Затем он отказывается исповедоваться, но, убеждённый приором в необходимости чистосердечного раскаяния, признаётся в своих грехах францисканскому монаху, после чего заставляет служителя церкви исповедоваться в своих. Для обряда Крещения Простодушный забирается в реку, и только просьба м-ль де Сент-Ив заставляет его креститься в храме. Девушка и её брат – аббат де Сент-Ив становятся крёстными родителями Простодушного, наречённого Гераклом.

После обряда Крещения молодой гурон признаётся в любви м-ль де Сент-Ив. Девушка предлагает обсудить брак с родственникам. Простодушный упрямится, говоря, что это только их дело. Приор ставит племянника в известность, что брак между крестником и крёстной матерью запрещён церковью и людьми. Желая избежать раскрещения гурона, м-ль де Керкабон предлагает ему получить разрешение на брак у Папы Римского. Простодушный не желает ехать в далёкую Италию. Он отправляется к м-ль де Сент-Ив и чуть не овладевает ей, памятуя о согласии девушки стать его женой.

М-ль де Сент-Ив заключают в монастырь. Простодушный помогает местному гарнизону отразить нападение англичан и отправляется в Версаль, на представление к королю, от которого надеется получить разрешение на брак. По дороге он знакомится с протестантами и узнаёт о преследовании их католиками. Гурон обещает новым знакомым вступиться за них перед королём. Духовник Людовика XIV, отец де ла Шез, по доносу своего шпиона и бретонского судьи, желающего женить своего сына на м-ль де Сент-Ив, заключает Простодушного в Бастилию. В тюрьме гурон знакомится с янсенистским священником Гордоном, который обучает его геометрии, религии, математике, истории, философии, литературе. Простодушный становится янсенистом, Гордон – мудрецом и хорошим человеком.

Приор с сестрой едут в Париж, но высшее церковное духовенство слишком занято, чтобы выслушать их просьбу о помощи. Не желающая выходить замуж за сына судьи, м-ль де Сент-Ив бежит со свадьбы в Версаль. Вслед за ней отправляется и остальное общество. Помощник министра Сен-Пуанж делает девушке непристойное предложение. Иезуит Тут-и-там склоняет её на путь греха. Приятельница, у которой живёт м-ль де Сент-Ив, насильно отводит её на ужин к Сен-Пуанжу. После ночи, проведённой с помощником министра, девушка получает на руки приказ об освобождении Простодушного и его лучшего друга – Гордона.

Общество Нижней Бретани радуется благополучному исходу дела. Аббат де Сент-Ив соглашается на брак своей сестры с Простодушным. Страдающая от своего падения девушка, тем временем, заболевает, признаётся во всём и умирает. Г-н Сен-Пуанж, воспылавший любовью к погубленной им красавице, чистосердечно раскаивается в своём преступлении. Простодушный становится офицером и всю жизнь чтит память погибшей возлюбленной.

Однажды святой Дунстан, ирландец по происхождению, отплыл от родных берегов и достался французской бухты Сен-Мало. Там он основал небольшой монастырь, который посетовал Горным приората, и вернулся в Ирландию. А приход этот существует и поныне.
В 1689 году, 15 июля вечером, аббат де Керкабон, приор храма Горной Божией Матери, вышел на прогулку вместе со своей сестрой панной Керкабон. Аббат был хорошим священником, но прихожане любили его не только за это, а за то, что был единственным среди священников этой местности, которого после ужина в кругу друзей не приходилось переносить в постель на руках.
Аббат де Керкабон прославился не только совершенным знанием богословия, но и приверженностью к творчеству Рабле.
Панна Керкабон никогда не выходила замуж, хотя и мечтала об этом. Для своих сорока пяти лет она выглядела достаточно свежей, была доброй, сочувственной и богобоязненным.
Прогуливаясь по побережью, брат с сестрой упомянули еще одного своего брата, который в 1666 году вместе со своей супругой отбыл на военную службу в Канаду и погиб там. На родину дошла весть о том, что его жена тоже погибла там (ее съели ирокезы).
Во время прогулки брат с сестрой увидели английское судно, которое привезло на продажу в эту местность некоторые свои товары. Среди прибывших был статный юноша, приветливо кивнул панне. Юноша обратил внимание брата и сестры своим необычным одеждой, поскольку одежда на нем был коротким, обут он был в легкие сандалии, а длинные волосы были заплетены в косы. В руках он держал бутылку с барбадосской водкой, стакан и сухари. Юноша угостил водкой священника и его сестру. Поскольку он говорил чистой французском языке, то было понятно, что он не англичанин. Юноша объяснил, что он Гурон, чем вызвал удивление девушки Керкабон поскольку имел белую кожу, что отличало его от индейца – Гурон согласился посетить брата и сестру. Соседи аббата, узнав о Гурон, съехались к нему в гости. Юноша познакомился с сестрой еще одного священника, аббата де Сент-Ив, молодой и красивой девушкой.
Присутствующие узнали, что Гурон был взят в плен англичанами, хотя он и бился упорно. Однако его храбрость нравилась даже противникам, так Гурон отпустили, предложив при этом побывать в Англии, на что он согласился, ибо любил путешествовать. Юноша не помнил своих родителей. А французский язык он выучил от одного пленного, когда был еще подростком, совершенствовал ее от одного гугенота ^(3), хотя наиболее ему нравится родная гуронська язык.
Юноша поведал присутствующим о своей любви к гуронкы Абакабу, ради которой поборол другого индейца. И хотя родители возлюбленной хотели съесть поверженного, юноша отпустил его. Однако счастье юноши не было длительным, поскольку его возлюбленную съел медведь.
Мадемуазель де Сент-Ив втайне радовалась, что у юноши больше не было любимой.
Юношу звали Простодушным, он понравился всем присутствующим гостям аббата, и они решили его окрестить.
Глава II
Простодушный проснулся очень рано, подстрелил много дичи и принес ее гостеприимным хозяевам. В память о себе он оставил им свою величайшую драгоценность – талисман, который он носил на шее. Подарок состоял из двух небольших портретов, на которых аббат узнал своего брата-капитана и его жену. После многих вопросов, брат и сестра поставили Гурон, они убедились, что Простодушный – их племянник.
Юноша признался, что знает творчество Рабле и Шекспира, однако не знаком с Библией, столь необходимым для его крещения книгой. Панна де Сент-Ив все время смотрела на Простодушного, не обращая внимания на сына судьи, с которым ее только что познакомили.
Глава III
Гурон, названный Простодушным, принял христианство
В Простодушного была хорошая память, он быстро выучил наизусть Новый Завет, но не мог сразу понять его смысл, ибо не знал, что события, отраженные там, состоялись более 1690 лет тому назад. После толкований своего дяди, юноша согласился стать христианином. Однако не мог понять, что за столь продолжительное время обряд Крещения претерпел изменения, у католиков не проводится обрезание, и слова апостола Иакова “признайтесь друг другу в своих поступках” следует рассматривать как призыв к покаянию. Не разобравшись в словах Евангелия, Гурон едва не привел себя к операции и чуть не побил монаха, заставляя его признаться в грехах. Однако эти странности было извинений, ибо событие крещения Гурон воспринималась наиболее значимой. Но во время, предназначенное для крещения, Гурон исчез, его случайно увидели панны где Каркабон и де Сент-Ив, когда он стоял посреди реки, скрестив руки на груди.
Глава IV
Простодушного окрестили
Простодушный пояснил Приорови и аббату, что он, стоя посреди реки, ждет крещение. Все присутствующие начали уговаривать его выйти из воды, потому обряд должен состояться в церкви, однако юноша отказался, ссылаясь на Евангелие, начал спор даже с епископом. Только панна де Сент-Ив смогла убедить юношу. Церемония крещения состоялся очень торжественно. Панна де Сент-Ив стала крестной матерью Простодушного. Новокрещенных назвали Геркулесом.
Глава V
Простодушный влюбился
Когда гости разъехались, Простодушный и панна де Сент-Ив остались вдвоем. Не медля, юноша признался своей избраннице в любви. Она обещала поговорить со своим братом о своем согласии, а юноше советовала заручиться поддержкой дяди и тети. Однако юноша ответил, что не требует согласия своих родственников, так как привык все решать сам.
Следующий день во время завтрака приор обратился к племяннику с предложением помочь ему стать иподиаконом, перевести на него свой приход, потому наследие, оставленное юноше от родителей, не могла обеспечить ему должного жизни.
Племянник, в свою очередь, отказался от дядиной предложения, признавшись в своих намерениях жениться на прекрасной де Сент-Ив. Дядя с досадой объяснил племяннику, что этот брак невозможен, ибо женитьба на крестной матери является большим грехом.
Простодушный с возмущением ответил дяде: “В книге, которую вы мне подарили, нигде не говорится, что жениться с девушками, которые помогли вам креститься, грешно. Ежедневно, как я заметил, у вас здесь происходит множество вещей, о которых не пишут в книге, и не выполняется ничего из того, о чем там сказано: это, признаюсь, и удивляет меня, и сердит “. Простодушный предупредил дядю в своих намерениях розхреститися, если не будет разрешения на этот брак.
Тетя же выразила надежду на разрешение папы, в результате чего их племянник мог бы быть счастливым со своей избранницей. Юноша готов был ехать к папе за разрешением на брак, хотя и удивлялся власти человека, который живет в другой стране, говорит на другом языке, однако от которой зависит его счастье.
Судья, который в это время вошел в комнату, страшно разозлился, потому что хотел женить на панне де Сент-Ив своего Чокнутый сына.
Глава VI
Простодушный спешит к любимой и неистовствует
Добравшись дома аббата де Сент-Ив, Простодушный спросил у старой служанки, где находится комната ее девицы, и вскочил туда. Увидев любимую, юноша быстро подбежал к ее кровати, объяснив испуганной девушке, пришел жениться на ней. Мадемуазель де Сент-Ив добросовестно отбивалась от нападающего, пока на помощь ей не прибежал ее брат аббат со своей ключницей, слугой и еще одним священником.
Юноша объяснил присутствующим свое поведение выполнением обещаний и законов чести, обвинив любимую в нарушении этих законов.
Аббат пытался растолковать пылкому юноше гнусность его поведения, которая противоречит нормам цивилизованного мира, ведь для вступления в брак необходимо иметь соглашение, скрепленное священниками, свидетелями, нотариусами. На что Простодушный ответил: “Вы, оказывается, слишком бесчестные люди, так вам нужны такие предосторожности”. Больше всего поразило юношу, что благотворительностью здесь считали повиновение. Он был слишком сообразительным, чтобы не почувствовать подобострастия в словах аббата, но поверил его обещаниям. Только влияние прекрасной де Сент-Ив помог присутствующим выдворить нежелательного гостя. Посоветовавшись с судьей, аббат решил отправить сестру в монастырь.
Вернувшись к дяде, Простодушный откровенно рассказал ему все, что произошло, выслушал научения, которые никак не повлияли на его чувства. А на следующее утро снова решил посетить любимую. Узнав от судьи, что девушка находится в монастыре, Простодушный решил ехать туда, но был страшно потрясен тем, что монастырь представляет собой своеобразную тюрьму для молодых девушек. Влюбленный юноша решил поджечь монастырь и похитить из него любимую или сгореть вместе с ней. Панна Керкабон потеряла надежду на то, что ее племянник станет когда-нибудь подьячим.
Глава VII
Жизнь потеряла для Простодушного смысл. Он то ненавидел себя, свою родину, всю Нижнюю Бретань (провинцию, где проживал), свое крещение, то благословлял все то, что связывало его с любимой. Он то хотел сжечь монастырь, то отступал от решения, чтобы не навредить любимому
Подходя к берегу, Простодушный услышал биение барабанов и человеческий крик. Оказалось, что англичане причаливают к берегу, а об их намерениях никто не знает. Тогда Гурон подбежал к лодке и поплыл к адмиральского корабля. Англичане посмеялись с У старых вопросов об их намерениях, напоили Простодушного пуншем и выпроводили из адмиральского корабля.
Гурон обиделся на бывших друзей и стал на защиту соотечественников. Начав стрельбу по англичанах, он убил троих, ранил адмирала и этим своим поступком вселил отвагу в душе французов. Враги бежали, а соотечественники прославляли Простодушного.
Но юноша подвел всю молодежь идти на освобождение своей невесты. Услышав об этом, судья, отсиживался в подвале, сообщил военных, и Простодушного с компанией вернули домой.
Дядюшке и тетушке стало понятно, что с их племянника никогда не будет священнослужителя, зато будет хороший военный.
Во время боя Простодушный нашел полный денег кошелек, который, возможно, принадлежал адмиралу. Военачальники и старшие офицеры дали ему множество удостоверений с тем, чтобы он отправился в Версаль за вознаграждением. Дядя с тетей тоже дали ему денег на это путешествие, надеясь, что племянник прославится на всю провинцию. Юноша же мечтал получить у короля разрешение на брак с любимым де Сент-Ив.
Глава VIII
Простодушный отправляется к королевскому двору. Во время путешествия он ужинает с гугенотами
Путешествие Простодушного пролегала через город Сомюр, которое показалось ему маломногочисленным. О своих впечатлениях он высказался в гостинице за ужином. На что получил ответ протестантов, которые тоже находились в гостинице. Протестанты поведали юноше свое горе, потому вследствие отмены Нантского эдикта пятьдесят тысяч французских протестантов вынуждены были бежать с родины, чтобы избежать насильственного возвращения в католицизм. Протестанты присоединялись к английских войск и участвовали в войне с бывшими соотечественниками.
Простодушный, растроганный услышанным, пообещал открыть истину королю и этим помочь протестантам. А потом пригласил всех присутствующих на свою свадьбу, разрешение на которое тоже надеялся выпросить у монарха. Собеседники усматривали в простодушном или переодетого путешественника-вельможу или королевского шута.
За столом сидел переодетый иезуитский шпион, который отправил на Гурон донос. Простодушный прибыл в Версаль одновременно с этим доносом.
Глава IX
Прибытие Простодушного в Версаль. Прием его при дворе
Прибыв в Версаль, Простодушный подъехал к королевскому дворцу со стороны кухонного двора и спросил у слуг, в котором часу можно повидаться с королем. Паланкинщикы ^(1) осмеяли его. Юноша поступил драку, которую удалось прекратить одном из королевских телохранителей. Простодушный познакомился с гвардейцем и узнал от него, что попасть на прием к королю возможно только пройдя ряд низших чинов. Один из военных чиновников, ознакомившись с удостоверением Простодушного, сказал, что юноша сможет купить себе чин лейтенанта. Простодушного обидела такое предложение, он начал спор с военным, требуя себе чин бесплатно, ссылаясь на те заслуги, которые обнаружил в бою. Между тем в Версаль пришло два письма. Одно письмо получил духовник Людовика XIV отец де ла Шез с доносом на Простодушного за сочувствие гугенотам. Второе письмо получил приближен к королю вельможа де Лувуа от судьи, который обвинял Простодушного в намерениях поджигать монастыри и похищать девушек.
Результате этих доносов юношу арестовали и отправили в Бастилии. Его поместили в камеру, где уже два года сидел узник Гордон с Пор-Рояля.
Глава X
Простодушного заточили в Бастилию с янсенистом
Пребывание в Бастилии не прошло бесследно для Простодушного, и он самосовершенствовался, изучая различные науки, обсуждал с янсенистом интересные богословские проблемы. Ознакомившись с историей Франции, Простодушный пришел к выводу, что “… история – это не что иное, как картина злодеяний и несчастий”.
Сам оказавшись в беде, Простодушный переживал за тех людей, которых любил гораздо больше, чем самого себя.
Глава XI
Как Простодушный совершенствует свои способности
Простодушный увлекся философией. Его просвещенный друг знакомил юноши со своими сокровенными мыслями и рассуждениями о жизни, искусстве, истории. Гордон удивлялся талантливому юноше. Те науки, которые старый узник изучал в течение пятидесяти лет, юноша постигал в считанные месяцы.
Начав изучение астрономии, Простодушный жалел, что в заточке не может видеть небо.
Глава XII
Что думает Простодушный о театральные пьесы
Среди книг, которые читал Простодушный, было немало пьес. Больше всего ему понравилась пьеса “Тартюф”. Но когда Гордон предложил ему пьесу, которая считалась лучшей, юноша, прочитав, ответил, что это произведение ему не понравился, потому что эта пьеса “подобная тем людям, которые часто бывают недостойными тех мест, которые занимают. Наконец это дело вкуса; мой вкус, вполне возможно, еще не сложился, я могу и ошибаться; но вам известно, что я привык говорить то, что думаю, или, скорее, что чувствую “. Потом юноша начал читать отрывки из пьес, которые ему понравились.
Глава XIII
Волшебная де Сент-Ив едет в Версаль
Около года провел Простодушный в тюрьме. За это время его родственники и любимая получили одно письмо от гвардейца из Версаля о том, что юноша находится в тюрьме.
Обеспокоенные исчезновением племянника, дядя и тетя, заручившись поддержкой нескольких церковных чинов, поехали на его поиски. Они побывали, даже в королевского духовника отца де ла Шез. Тот пообещал помочь, но не сдержал слова. Брат и сестра вернулись ни с чем, ничего не узнав о племяннике.
Тогда на поиски собралась прекрасная де Сент-Ив. С этой целью она даже убежала из дому брат решил отдать ее за сына судьи. Девушка, чтобы не вызвать подозрения, была со всеми ласковой, а ночью, накануне свадьбы, поехала в Версаль.
Она старательно запутывала следы, и это ей удалось – аббат с судьей и его сыном поехали вдогонку в Париж.
Мадемуазель де Сент-Ив разыскала гвардейца, чтобы убедиться в том, что любимый жив. Гвардеец также дал ему советы, ккому можно обратиться за помощью. кому можно обратиться за помощью. Названных благотворителей не оказалось в Версале, поэтому де Сент-Ив решила обратиться к последнему из них – господина де Сент-Пуанж.
Глава XIV
Успехи Простодушного в мышлении
Простодушный быстро постигал науки. Этому способствовали и варварское воспитание, и его душевные качества: он видел жизнь такой, какова она есть.
Юноша жалел старого янсениста, однако доказывал ему, что Янсенизм – это секта, а каждая секта проповедует ложные взгляды. Старый заключенный не раз задумывался над юноши словам, пока его не взяли сомнения в правильности этих взглядов.
Но в одном суждении заключенные были единодушны: человек имеет право быть свободным и счастливым. Старый янсенист даже изменил свое отношение к любви и стал поверенным в сердечных делах Простодушного.
Глава XV
Волшебная де Сент-Ив не соглашается на сомнительные предложения
Влюбленная де Сент-Ив жила надеждой на освобождение Простодушного. В сопровождении приятельницы, у которой поселилась, девушка пошла на прием к господину де Сент-Пуанж.
Увидев там своего брата, она испугалась, но приятельница поддержала ее. Когда аббат вышел из приемной, девушка вошла туда. Все присутствующие были поражены ее красотой. Господин де Сент-Пуанж пообещал помочь героическому любимому, но предложил продолжить беседу вечером, поскольку дело оказалось сложной.
Панна де Сент-Ив согласилась, вновь придя со своей приятельницей.
Приятельница оставалась в прихожей, когда происходила беседа. Потеряв всякий стыд, де Сент-Пуанж предложил прекрасной бретонцы предать возлюбленного во имя его свободы. Девушка вышла из комнаты молчаливой и растерянным, а впоследствии рассказала о случившемся своей богомольные приятельнице. Та, в свою очередь, предложила панне де Сент-Ив обратиться за советом к влиятельному священника.
Глава XVI
Она посоветовалась с иезуитов
Выслушав исповедь прекрасной де Сент-Ив, иезуит возмутился на грешника. Этот гнев продолжался до тех пор, пока он не узнал имени соблазнителя, которым был господин де Сент-Пуанж. Испугавшись Влиятельные вельможи, священник привел девушке примеры, по которым церковь не только отпускала грех женщине, которая предала мужа, но и оправдывала этот грех, если он был направлен на спасение любимого.
Волшебная де Сент-Ив вышла от иезуит еще более испуганной и растерянной.
Глава XVII
Благотворительность требует ее падение
Панна де Сент-Ив просила свою приятельницу убить ее. Но и продолжила уговоры, рассказав о том, что это единственное средство спасти жизнь простодушным, к этому средству прибегают все женщины, чтобы повысить должность или чин своим мужьям.
Однако девушка была возбужденной, хотела жаловаться даже королю. ее приятельница видела в этом вред. Между тем поступило письмо от соблазнителя с приглашением на ужин и бриллиантовыми серьгами.
Приятельница сопровождала девушку на ужин, силой одела ей в уши серьги, а после ужина незаметно исчезла.
Хозяин показал девушке приказ об отмене ареста, о денежном вознаграждении и о назначении Простодушного на воинскую должность.
После длительного сопротивления, слез и борьбы девушка вынуждена была покориться судьбе.
Глава XVIII
Она освобождает возлюбленного и янсениста
Держа в руках приказ об увольнении любимого, панна де Сент-Ив прибыла в Париж.
Начальник тюрьмы вызвал Простодушного к себе (он сочувствовал юноше, ибо был честным человеком). Влюбленные на радостях потеряли сознание. Придя в сознание, рассказывали друг другу обо всем, что произошло с ними. Влюбленная девушка скрыла свою страшную тайну, чтобы не причинять страдания простодушном. Но любимый попросил ее освободить и его старого приятеля, который заменил ему отца.
Панна де Сент-Ив согласилась ради любимого и на это. Она написала письмо своему искусителю, то послал приказ об увольнении янсениста и просьба о свидании. Девушка отказалась от встречи с заместителем министра Сент-Пуанжем, а Простодушный тем временем побежал освобождать друга.
Глава XIX
Простодушный, очаровательная де Сент-Ив и их родственники собираются вместеБлагородная красавица наконец оказалась в кругу родных. Брат извинялся перед ней, приор и его сестра плакали от радости. Панна де Сент-Ив рассказывала об изменениях, которые произошли в простодушном.
Между тем юноша вернулся вместе со своим другом, рассказал всем, как старый Гордон помог ему измениться к лучшему. Аббат удивлялся той весе, которой приобрела его сестра при дворе.
Но тут появляется подружка девушки де Сент-Ив и убедительно предлагает девушке ехать с ней, возвращая также и серьги.
Простодушный услышал разговор женщин и нахмурился, его невеста побледнела. Девушка бросила на пол серьги, сказав своей приятельнице: “Вы погубили меня! Вы меня убиваете “.
Посланница исчезла, а волшебная де Сент-Ив, почувствовав себя подавленным, легла в постель, не выйдя к ужину.
Присутствующие слушали рассказы янсениста, говорили о свадьбе, Простодушный мечтал о счастливой жизни.
Между тем аббат подошел к сестре и был поражен его состоянием – у девушки началась лихорадка. Сосед-врач оказался невнимательным, назначил плохие лекарства, и состояние больной ухудшилось. Моральное состояние девушки тоже вредил ее здоровью, возможно, больше, чем лекарства.
Глава XX
Волшебная де Сент-Ив умирает, и вытекающие из этого последствия Вызвали другого врача, но он тоже не помог девушке, потому что умел только ссориться с коллегами. За два дня болезнь стала смертельной. Семья собралась у ее постели. Жених плакал, говорил нежные слова. И только при слове “жена” она воскликнула, что не достойна этого звания, а достойна лишь казни. Она призналась присутствующим во всем, что ее так тяготило. Но жених воспринял ее поступок не как вину, а как пожертвование ради любви. Слова Простодушного будто добавляли девушке сил.
Но неожиданно прибыл посланец королевского двора к господину приора. Лакей отца де ла Шез писал, что его преподобие знает о несправедливости, которая состоялась с племянником приора и приглашает аббата Керкабона с племянником на прием, где обязательно вспомнят Простодушного. Юноша разорвал письмо на мелкие куски и бросил в лицо посыльному. Дядя писал письменное извинение за поступок племянника.
Между тем очаровательная барышня Сент-Ив умирала. Последними ее словами были слова любви к Простодушного.
Юноша не хотел жить. Родственники пытались предотвратить самоубийство.
Горе жениха нельзя выразить, ведь “строгое и грозное молчание Простодушного, печальные глаза, дрожащие губы, дрожь, которое пронизывало его тело, – все это наполняло сердца присутствующих смесью сочувствия и ужаса, сковывающий все душевные проявления, отбирает речи, позволяя вырываться нескольким несвязных словам “.
В то время, когда два священника отпевали умершую, появился де Сент-Пуанж с ее приятельницей. Вельможа влюбился в красавицу де Сент-Ив и решил сам прийти за ней. Но узнав о смерти волшебной бретонкы, раскаялся и заплакал. Вельможа повинился перед Простодушным, пообещав загладить вину даже если на это потребуется целая жизнь.
В первую минуту Простодушный хотел убить сначала обидчика, а потом себя. Но он не имел при себе оружия и за ним пристально следили.
Время меняет людей. Простодушный стал хорошим офицером, но до Конца дней хранил память о любимой. Тетя гордилась своим племянником. Аббат де Сент-Ив и приор получили выгодные должности. Старый Гордон получил приход и до конца дней дружил с Простодушным. Серьги остались в Версальском приятельницы девицы де Сент-Ив.

Вольтер “Простодушный”

Ирландец по национальности и святой по роду занятий, отплыл из Ирландии на пригорке к французским берегам и добрался таким способом до бухты Сен-Мало. Сойдя на берег, он благословил пригорок, который, отвесив ему несколько низких поклонов, воротился в Ирландию тою же дорогою, какою прибыл.

Дунстан основал в этих местах небольшой приорат и нарек его Горным, каковое название он носит и поныне, что известно всякому. В тысяча шестьсот восемьдесят девятом году месяца июля числа 15-го, под вечер, аббат де Керкабон, приор храма Горной богоматери, решив подышать свежим воздухом, прогуливался с сестрой своей по берегу моря. Приор, уже довольно пожилой, был очень хороший священник, столь же любимый сейчас соседями, как в былые времена – соседками. Особенное уважение снискал он тем, что из всех окрестных настоятелей был единственным, кого после ужина с собратьями не приходилось тащить в постель на руках. Он довольно основательно знал богословие, а когда уставал от чтения блаженного Августина, то тешил себя книгою Рабле: поэтому все и отзывались о нем с похвалой.

Его сестра, которая никогда не была замужем, хотя и имела к тому великую охоту, сохранила до сорокапятилетнего возраста некоторую свежесть: нрав у нее был добрый и чувствительный; она любила удовольствия и была набожна.

Приор говорил ей, глядя на море:

– Увы! Отсюда в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году на фрегате «Ласточка» отбыл на службу в Канаду наш бедный брат со своей супругой, а нашей дорогой невесткой, госпожой де Керкабон, Не будь он убит, у нас была бы надежда свидеться с ним.

– Полагаете ли вы, – сказала м-ль де Керкабон, – что нашу невестку и впрямь съели ирокезы, как нам о том сообщили? Надо полагать, если бы ее не съели, она вернулась бы на родину. Я буду оплакивать ее всю жизнь – ведь она была такая очаровательная женщина; а наш брат, при его уме, добился бы немалых успехов в жизни.

Пока они предавались этим трогательным воспоминаниям, в устье Ранса вошло на волнах прилива маленькое суденышко: это англичане привезли на продажу кое-какие отечественные товары. Они соскочили на берег, не поглядев ни на господина приора, ни на его сестру, которую весьма обидело подобное невнимание к ее особо.

Иначе поступил некий очень статный молодой человек, который одним прыжком перемахнул через головы своих товарищей и очутился перед м-ль де Керкабон. Еще не обученный раскланиваться, он кивнул ей головой. Лицо его и наряд привлекли к себе взоры брата и сестры. Голова юноши была не покрыта, ноги обнажены и обуты лишь в легкие сандалии, длинные волосы заплетены в косы, тонкий и гибкий стан охвачен коротким камзолом. Лицо его выражало воинственность и вместе с тем кротость. В одной руке он держал бутылку с барбадосской водкой, в другой – нечто вроде кошеля, в котором были стаканчик и отличные морские сухари. Чужеземец довольно изрядно изъяснялся по-французски. Он попотчевал брата и сестру барбадосской водкой, отведал ее и сам, потом угостил их еще раз, – и все это с такой простотой и естественностью, что они были очарованы и предложили ему свои услуги, сперва осведомившись, кто он и куда держит путь. Молодой человек ответил, что он этого не знает, что он любопытен, что ему захотелось посмотреть, каковы берега Франции, что он прибыл сюда, а затем вернется восвояси.

Прислушавшись к его произношению, господин приор понял, что юноша – не англичанин, и позволил себе спросить, из каких он стран.

– Я гурон , – ответил тот.

Мадемуазель де Керкабон, удивленная и восхищенная встречей с гуроном, который притом обошелся с ней учтиво, пригласила его отужинать с ними: молодой человек не заставил себя упрашивать, и они отправились втроем в приорат Горной богоматери.

Низенькая и кругленькая барышня глядела на него во все глаза и время от времени говорила приору:

– Какой лилейно-розовый цвет лица у этого юноши! До чего нежна у него кожа, хотя он и гурон!

– Вы правы, сестрица, – отвечал приор, Она без передышки задавала сотни вопросов, и путешественник отвечал на них весьма толково.

Слух о том, что в приорате находится гурон, распространился с необычайной быстротой, и к ужину там собралось все высшее общество округи. Аббат де Сент-Ив пришел со своей сестрой, молодой особой из Нижней Бретани, весьма красивой и благовоспитанной. Судья, сборщик податей и их жены также не замедлили явиться. Чужеземца усадили между м-ль де Керкабон и м-ль де Сент-Ив. Все изумленно глядели на него, все одновременно и рассказывали ему что-то, и расспрашивали его, – гурона это ничуть не смущало. Казалось, он руководился правилом милорда Болингброка : «Nihil admirari» . Но напоследок, выведенный из терпения этим шумом, он сказал тоном довольно спокойным:

– Господа, у меня на родине принято говорить по очереди; как же мне отвечать вам, когда вы не даете возможности услышать ваши вопросы?

Вразумляющее слово всегда заставляет людей углубиться на несколько мгновений в самих себя: воцарилось полное молчание. Господин судья, который всегда, в чьем бы доме ни находился, завладевал вниманием чужеземцев и слыл первым на всю округу мастером по части расспросов, проговорил, широко разевая рот:

– Как вас зовут, сударь?

– Меня всегда звали Простодушный, – ответил гурон. – Это имя утвердилось за мной и в Англии, потому что я всегда чистосердечно говорю то, что думаю, подобно тому как и делаю все, что хочу.

– Каким же образом, сударь, родившись гуроном, попали вы в Англию?

– Меня привезли туда; я был взят в плен англичанами в бою, хотя и не худо оборонялся; англичане, которым по душе храбрость, потому что они сами храбры и не менее честны, чем мы, предложили мне либо вернуть меня родителям, либо отвезти в Англию. Я принял это последнее предложение, ибо по природе своей до страсти люблю путешествовать.

– Однако же, сударь, – промолвил судья внушительным тоном, – как могли вы покинуть отца и мать?

– Дело в том, что я не помню ни отца, ни матери, – ответил чужеземец. Все общество умилилось, и все повторили!

– Ни отца, ни матери!

– Мы ему заменим родителей, – сказала хозяйка дома своему брату, приору. – До чего мил этот гурон!

Простодушный поблагодарил ее с благородной и горделивой сердечностью, но дал понять, что ни в чем не нуждается.

– Я замечаю, господин Простодушный, – сказал достопочтенный судья, – что по-французски вы говорите лучше, чем подобает гурону.

– Один француз, – ответил тот, – которого в годы моей ранней юности мы захватили в Гуронии и к которому я проникся большой приязнью, обучил меня своему языку: я усваиваю очень быстро то, что хочу усвоить. Приехав в Плимут, я встретил там одного из ваших французских изгнанников, которых вы, не знаю почему, называете «гугенотами»; он несколько усовершенствовал мои познания в вашем языке. Как только я научился объясняться вразумительно, я направился в вашу страну, потому что французы мне нравятся, когда не задают слишком много вопросов.

Невзирая на это тонкое предостережение, аббат де Сент-Ив спросил его, какой из трех языков он предпочитает: гуронский, английский или французский.

– Разумеется, гуронский, – ответил Простодушный.

– Возможно ли! – воскликнула м-ль де Керкабон. – А мне всегда казалось, что нет языка прекраснее, чем французский, если не считать нижнебретонского.

Простодушный

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке http://filosoff.org/ Приятного чтения!

Простодушный

Правдивая повесть, извлеченная из рукописей отца Кенеля

Глава первая. О том, как приор храма горной богоматери и его сестра повстречали гурона

Однажды святой Дунстан, ирландец по национальности и святой по роду занятий, отплыл из Ирландии на пригорке к французским берегам и добрался таким способом до бухты Сен-Мало. Сойдя на берег, он благословил пригорок, который, отвесив ему несколько низких поклонов, воротился в Ирландию тою же дорогою, какою прибыл.

Дунстан основал в этих местах небольшой приорат и нарек его Горным, каковое название он носит и поныне, что известно всякому. В тысяча шестьсот восемьдесят девятом году месяца июля числа 15-го, под вечер, аббат де Керкабон, приор храма Горной богоматери, решив подышать свежим воздухом, прогуливался с сестрой своей по берегу моря. Приор, уже довольно пожилой, был очень хороший священник, столь же любимый сейчас соседями, как в былые времена – соседками. Особенное уважение снискал он тем, что из всех окрестных настоятелей был единственным, кого после ужина с собратьями не приходилось тащить в постель на руках. Он довольно основательно знал богословие, а когда уставал от чтения блаженного Августина, то тешил себя книгою Рабле: поэтому все и отзывались о нем с похвалой.

Его сестра, которая никогда не была замужем, хотя и имела к тому великую охоту, сохранила до сорокапятилетнего возраста некоторую свежесть: нрав у нее был добрый и чувствительный; она любила удовольствия и была набожна.

Приор говорил ей, глядя на море:

– Увы! Отсюда в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году на фрегате «Ласточка» отбыл на службу в Канаду наш бедный брат со своей супругой, а нашей дорогой невесткой, госпожой де Керкабон, Не будь он убит, у нас была бы надежда свидеться с ним.

– Полагаете ли вы, – сказала м-ль де Керкабон, – что нашу невестку и впрямь съели ирокезы, как нам о том сообщили? Надо полагать, если бы ее не съели, она вернулась бы на родину. Я буду оплакивать ее всю жизнь – ведь она была такая очаровательная женщина; а наш брат, при его уме, добился бы немалых успехов в жизни.

Пока они предавались этим трогательным воспоминаниям, в устье Ранса вошло на волнах прилива маленькое суденышко: это англичане привезли на продажу кое-какие отечественные товары. Они соскочили на берег, не поглядев ни на господина приора, ни на его сестру, которую весьма обидело подобное невнимание к ее особо.

Иначе поступил некий очень статный молодой человек, который одним прыжком перемахнул через головы своих товарищей и очутился перед м-ль де Керкабон. Еще не обученный раскланиваться, он кивнул ей головой. Лицо его и наряд привлекли к себе взоры брата и сестры. Голова юноши была не покрыта, ноги обнажены и обуты лишь в легкие сандалии, длинные волосы заплетены в косы, тонкий и гибкий стан охвачен коротким камзолом. Лицо его выражало воинственность и вместе с тем кротость. В одной руке он держал бутылку с барбадосской водкой, в другой – нечто вроде кошеля, в котором были стаканчик и отличные морские сухари. Чужеземец довольно изрядно изъяснялся по-французски. Он попотчевал брата и сестру барбадосской водкой, отведал ее и сам, потом угостил их еще раз, – и все это с такой простотой и естественностью, что они были очарованы и предложили ему свои услуги, сперва осведомившись, кто он и куда держит путь. Молодой человек ответил, что он этого не знает, что он любопытен, что ему захотелось посмотреть, каковы берега Франции, что он прибыл сюда, а затем вернется восвояси.

Прислушавшись к его произношению, господин приор понял, что юноша – не англичанин, и позволил себе спросить, из каких он стран.

– Я гурон, – ответил тот.

Мадемуазель де Керкабон, удивленная и восхищенная встречей с гуроном, который притом обошелся с ней учтиво, пригласила его отужинать с ними: молодой человек не заставил себя упрашивать, и они отправились втроем в приорат Горной богоматери.

Низенькая и кругленькая барышня глядела на него во все глаза и время от времени говорила приору:

– Какой лилейно-розовый цвет лица у этого юноши! До чего нежна у него кожа, хотя он и гурон!

– Вы правы, сестрица, – отвечал приор, Она без передышки задавала сотни вопросов, и путешественник отвечал на них весьма толково.

Слух о том, что в приорате находится гурон, распространился с необычайной быстротой, и к ужину там собралось все высшее общество округи. Аббат де Сент-Ив пришел со своей сестрой, молодой особой из Нижней Бретани, весьма красивой и благовоспитанной. Судья, сборщик податей и их жены также не замедлили явиться. Чужеземца усадили между м-ль де Керкабон и м-ль де Сент-Ив. Все изумленно глядели на него, все одновременно и рассказывали ему что-то, и расспрашивали его, – гурона это ничуть не смущало. Казалось, он руководился правилом милорда Болингброка: «Nihil admirari» . Но напоследок, выведенный из терпения этим шумом, он сказал тоном довольно спокойным:

– Господа, у меня на родине принято говорить по очереди; как же мне отвечать вам, когда вы не даете возможности услышать ваши вопросы?

Вразумляющее слово всегда заставляет людей углубиться на несколько мгновений в самих себя: воцарилось полное молчание. Господин судья, который всегда, в чьем бы доме ни находился, завладевал вниманием чужеземцев и слыл первым на всю округу мастером по части расспросов, проговорил, широко разевая рот:

– Как вас зовут, сударь?

– Меня всегда звали Простодушный, – ответил гурон. – Это имя утвердилось за мной и в Англии, потому что я всегда чистосердечно говорю то, что думаю, подобно тому как и делаю все, что хочу.

– Каким же образом, сударь, родившись гуроном, попали вы в Англию?

– Меня привезли туда; я был взят в плен англичанами в бою, хотя и не худо оборонялся; англичане, которым по душе храбрость, потому что они сами храбры и не менее честны, чем мы, предложили мне либо вернуть меня родителям, либо отвезти в Англию. Я принял это последнее предложение, ибо по природе своей до страсти люблю путешествовать.

– Однако же, сударь, – промолвил судья внушительным тоном, – как могли вы покинуть отца и мать?

– Дело в том, что я не помню ни отца, ни матери, – ответил чужеземец. Все общество умилилось, и все повторили!

– Ни отца, ни матери!

– Мы ему заменим родителей, – сказала хозяйка дома своему брату, приору. – До чего мил этот гурон!

Простодушный поблагодарил ее с благородной и горделивой сердечностью, но дал понять, что ни в чем не нуждается.

– Я замечаю, господин Простодушный, – сказал достопочтенный судья, – что по-французски вы говорите лучше, чем подобает гурону.

– Один француз, – ответил тот, – которого в годы моей ранней юности мы захватили в Гуронии и к которому я проникся большой приязнью, обучил меня своему языку: я усваиваю очень быстро то, что хочу усвоить. Приехав в Плимут, я встретил там одного из ваших французских изгнанников, которых вы, не знаю почему, называете «гугенотами»; он несколько усовершенствовал мои познания в вашем языке. Как только я научился объясняться вразумительно, я направился в вашу страну, потому что французы мне нравятся, когда не задают слишком много вопросов.

Невзирая на это тонкое предостережение, аббат де Сент-Ив спросил его, какой из трех языков он предпочитает: гуронский, английский или французский.

– Разумеется, гуронский, – ответил Простодушный.

– Возможно ли! – воскликнула м-ль де Керкабон. – А мне всегда казалось, что нет языка прекраснее, чем французский, если не считать нижнебретонского.

Тут все наперебой стали спрашивать Простодушного, как сказать по-гуронски «табак», и он ответил: «тайя»; как сказать «есть», и он ответил: «эссентен». М-ль де Керкабон захотела во что бы то ни стало узнать, как сказать «ухаживать за женщинами». Он ответил: «тровандер» и добавил, по-видимому не без основания, что эти слова вполне равноценны соответствующим французским и английским. Гости нашли, что «тровандер» звучит очень приятно.

Господин приор, в библиотеке которого имелась гуронская грамматика, подаренная ему преподобным отцом Сагаром Теода, францисканцем и славным миссионером, вышел из-за стола, чтобы навести по ней справку. Вернулся он, задыхаясь от восторга и радости, ибо убедился, что Простодушный воистину гурон. Поговорили чуть-чуть о многочисленности наречий и пришли к заключению, что, если бы не происшествие с Вавилонской башней , все народы говорили бы по-французски.

Неистощимый по части вопросов судья, который до сих пор относился к новому лицу с недоверием, теперь проникся к нему глубоким почтением; он беседовал с ним гораздо вежливее, чем прежде, чего Простодушный не приметил.

Мадемуазель де Сент-Ив полюбопытствовала насчет того, как ухаживают кавалеры в стране гуронов.

– Совершают подвиги, – ответил он, – чтобы понравиться особам, похожим на вас.

Гости удивились его словам и дружно зааплодировали. М-ль де Сент-Ив покраснела и весьма обрадовалась. М-ль де Керкабон покраснела тоже, но обрадовалась не очень; ее задело за живое, что любезные слова были обращены не к ней, но она была столь благодушна, что расположение ее к гурону ничуть от этого не пострадало. Она чрезвычайно приветливо спросила его, сколько возлюбленных было у него в Гуронии.

– Одна-единственная, – ответил Простодушный – То была м-ль Абакаба, подруга дорогой моей кормилицы. Абакаба превосходила тростник стройностью, горностая – белизной, ягненка – кротостью, орла – гордостью и оленя – легкостью. Однажды она гналась за зайцем по соседству с нами, примерно в пятидесяти лье от нашего жилья. Некий неблаговоспитанный алгонкинец, живший в ста лье оттуда, перехватил у нее добычу; я узнал